Ужасы Великой Отечественной войны живут в памяти людей старшего поколения. Несвижанка Александра Петровна Павлющик была узницей немецкого концлагеря Освенцим.
Александра Петровна вспоминает:
— Меня привезли в Освенцим под вечер вместе с полячкой и оставили в пустом бараке. Единственное, что я видела в окне, — большие трубы, из которых вырывался черный дым, а также огромное пламя. По фамилиям нас не называли, у меня на руке вытатуировали номер — 38115. Те же цифры висели на груди в виде красной треугольной нашивки.
Я сразу подумала, что это фабрика, на которой работают заключенные. Но когда вернулись с работы остальные обитатели барака и я спросила, что это за трубы, которые горят круглые сутки, то девочка из Логой-ска ответила мне: «Это нас с вами сжигают». Причем вид у нее был совершенно отрешенный. Я сначала думала, что чего-то недопоняла, и переспросила у нее еще раз. Она и объяснила: если кто что-нибудь неугодное немцам сделает, либо здоровье чуточку подкачает, либо просто у фрицев будет план не выполнен, так прямо туда, в огонь, и попадёт. Моя полячка тут же с ума и спятила — начала петь, танцевать… А я выстояла. С Божьей помощью выстояла.
Однажды нас всем бараком выгнали на построение и заявили, что мы идем в баню мыться. Какое там! Никто никогда нам в лагере баню не устраивал. В конце бараков были краны с холодной водой, чтобы руки обмыть. Мы поняли, что ведут «на газ». Пригнали нас в газовую камеру. Большой зал был действительно похож на душевую, а в потолке — отверстия, откуда газ пускают. Нас заставили раздеться, мы начали друг с другом прощаться, и вдруг сверху на нас хлынула ледяная вода. Мы от неожиданности все закричали… Длилось это недолго, прибежали немцы и стали загонять нас обратно в барак. Так мы и не поняли, то ли это действительно технические неполадки случились, то ли метод шоковой терапии на нас опробовали. Если бы вместо воды газ пошел, то через несколько минут пол бани накренился бы и мы, одурманенные, но еще живые, все попадали бы в печь…
На каждом шагу — битье и оскорбление. Подъем в три часа ночи… Орет надсмотрщица. Мы соскакиваем с трехъярусных нар, на которых в ряд лежали по пять человек, хватаем свои «полосатки» и бегом на «опель» (построение). Там нас проверяли по номерам, и главное было — не замешкаться, откликаясь на свой номер. Иначе быть тебе избитым. В Освенциме надсмотр-щики на дух не переносили больных и даже чуть прихворнувших, поэтому свои недуги мы всячески скрывали, чтоб не быть сожженными. Я, бывало, смотрела на этих женщин-немок и поражалась, как можно быть такими людоедами. Они постоянно ходили в черных перчатках, скрывая натренированные на издевательства руки, могли любого узника свалить одним ударом.
На работы по осушению болот мы шли через ворота, около которых оркестр из заключенных играл марш. У всех узников на ногах были колодки, но ты только попробуй сбиться, не чеканя шаг в ритме марша! По дороге в лагерь мы вновь проходили через эти страшные ворота, но в отличие от утра нас ждала «селекция» — отбор в крематорий. В проеме ворот стоял главный управляющий лагерем с длинной палкой. Он глазами изучал каждую пятерку, и, если кто ему не понравится, он этой палкой за шею — и в сторону… в крематорий. Мог всю пятерку пропустить, мог одного-двух, как ему заблагорассудится. Дни, ночи, годы — всё смешалось…
Суббота и воскресенье были самыми страшными днями для заключённых. В эти дни немцы проводили так называемые «такси-лекции». Узники долго стояли на коленях на булыжниках. Александре Петровне запомнилась варшавянка Штейне, которая проводила отбор среди детей и очень зверствовала при отборе. Её очень все боялись. В один из таких отборов попала и Александра Петровна. Бывшая узница вспоминает: «Нас перевели в другой бокс, где находились дети (около 130 человек), над которыми немецкие врачи проводили исследования. Что вкололи мне в первый день, я не знаю. Пришла в себя через несколько суток. Очень хотелось пить. Передо мной стояли врачи и смотрели, как на привидение. Наверное, я попросила воды, не помню точно, мне протянули миску с водой, которую я не выпила, а скорее разлила. Не хватало сил. Среди врачей был главный врач из Германии, который очень внимательно осматривал меня. Что надо мной экспериментировали, я не могу сказать. Знаю точно, что вскоре я заболела, и меня вернули в мой 15-й бокс.
Но, как ни лютовали фашисты, они человека из нас не выбили. Матери сами погибали, а детей кормили (паёк ведь — хлеб из опилок — только на детей давался). Детей, больных прятали. Если бы не люди, разве ж я сейчас с вами бы разговаривала? Хотя… было всякое… были страшные люди. Некоторым пленникам доверяли командовать, и они забирали хлеб у остальных. Это страшно, но таких мало было. И слава Богу…
А зимой 45-го мы уже слышали глухие пушечные разрывы, и однажды нас, не всех, конечно, ночью в 20-градусный мороз выгнали из Освенцима и две ночи подряд гнали в другой конц-лагерь. Тех, кто не мог идти, пристреливали. В ночи только и были слышны глухие выстрелы. Мы привыкли к этому звуку. Привыкли переступать через трупы товарищей, идти, зная о возможной собственной смерти, дальше. В том концлагере я и встретила окончание войны.
Возвращение домой тоже стало для нас испытанием. Практически на каждом перегоне проходили через сито проверяющих, что было вдвойне обидно и морально тяжело.
нас, освобожденных узников, считали людьми второго сорта, изгоями. По возвращении домой я почти сразу отправилась в НКВД — надо было начинать жить заново, а без прохождения данной инстанции это было невозможно. На допросе капитан со мной разговаривал пренебрежительно и свысока. Я ему начала рассказывать про Освенцим, пытки, кровь, а он в ответ ехидно так спрашивает: «А как это вы живы остались?»
К теперешним немцам обиды у меня нет. Поменялось время, изменились люди. Они приезжают к нам, молодежь знакомиться привозят. Мы им рассказываем о своем пережитом, а они никак поверить не могут, что такое было возможно.
А вот чтобы мне в Освенцим съездить — нет, я так и не смогла себя пересилить…
Из материалов исследовательской работы учащихся
Несвижской гимназии Анны Комлач и
Ксении Журавской “Угнанное детство. Живые свидетельства политики геноцида”, отмеченной дипломами лауреатов
всероссийского конкурса юношеских исследовательских
работ им. В.И. Вернадского (рук. Т.И. Кабанова).